Победа

Игре на фортепиано меня обучала Ирина Алексеевна - женщина тяжёлого характера. Присутствие её огромных очков на муз. экзаменах приводило в горестный трепет не только юных пианистов, но и далеко не юных педагогов. Что-то в этой особе было чрезвычайно угнетающим и даже моя мама, личность не из робких, при встрече с Ириной Алексеевной конфужено ёжилась и нервно одёргивала воротник пальто.
  Я была болезненной четырнадцатилетней девочкой и каждый урок у Ирины Алексеевной увеличивал мою подростковою ненависть миру сему. Я играла длиннющие сонаты, путала пальцы и сбивалась, а она громко выстукивала ритм во всё горло крича "Пальцы, думай о пальцах, ты куда смотришь? На ноты смотри! ". В эти злополучные сорок пять минут, я успевала трижды расплакаться и трижды выслушать пламенную речь Ирины Алексеевной о том, как глупо что я, якобы взрослая девочка, реву на уроках. "Слезами делу не поможешь, душечка" ехидно говорила она, вырисовывая в моём дневнике красную и аккуратную шестёрку.
  Дома я часами кисла возле пианино, усердно вдалбливая в него замысловатые инвенции Баха. Я проклинала Иоганна Себастиана и всю остальную Германию,  тем временем, соседи проклинали меня. Каждую ночь я засыпала со сладостным желанием увидеть Ирину Алексеевну в гробу, или хотя бы на пенсии.
  Случилось это во вторник. Я тогда пришла на урок с мазуркой Шопена. Ирина Алексеевна как обычно бросила мне холодное "Добрый день, Лидочка" и я принялась играть. Это была тоскливая, несложная пьеска. Пальцы не путались, игралось легко и я мысленно благословила Шопена и всех его сородичей. Внезапно во мне появилось смутное чувство, что чего-то не хватает. Непривычная тишина исходила из места обитания Ирины Алексеевной... Её бешенный стук и крик прекратился! Доиграв последние такты печальной польской мелодии, я недоумевая уставилась на учительницу. Она держала в руках свои толстостёклые очки и из её маленьких близоруких глазок капали слёзы, капали прямо на мой раскрытый дневник. Красные и аккуратные шестёрки расплылись...