Из Вильнюса.

Ранним утром меня будит грохот мусорных контейнеров. Ими занимается дворничиха. На ней полосатый халат, и изломанные бигудями волосы. Она быстро ходит и широко расставляет руки.
  Если мусоровоз не приезжает, меня будит неугомонный оркестр машинных сигнализаций. В Вильнюсе они пищат с особой претензией. В Москве их вой носит другие интонации. Москвичам так кажется. Я из Москвы.
    Новые районы Вильнюса собраны из коробочных зданий. Но есть и ''Старый город'', и он не безличен. В нём можно снимать кино про мушкетёров. Церкви стоят вперемешку с костёлами. А невысокие дома склеены. Под ними -  комнатные кафе. В которых можно заказать ''Ведарай'' . Когда я спросил у незнакомого литовца:
-Из чего оно приготовлено?
Тот ответил:
-Из свиньи.
-Из свиньи?
-Из убитой свиньи! Её вскрывают, вырывают из живота кишку, наполняют тёртым картофелем вперемешку с кусочками сала и запекают.
-Свиного сала?
-Да, сала этой же убитой свиньи, - сказал он и засмеялся мне в лицо, обдавая запахом выпитого пива.
  Литовские мужчины любят пиво. Пиво и баскетбол. Когда по ТВ показывают  баскетбол, они забывают о литовских женщинах, которые ходят парами и по телефону говорят заспанными голосами. Лондон и Нью-Йорк – их любимые города. Литовские женщины иногда играют утомлённых американок. Но не все, некоторые не играют. Некоторые плетут орнаментальные ленты. Им это нравится. Их никто не принуждает. Литовских женщин и мужчин принуждают платить за свет, тепло и воду. Говорят, что много. Этим можно объяснить недоразумение, произошедшее однажды в одном из калининградских домов отдыха. Я тому был свидетелем. Некий русский соотечественник брился поутру в общей умывальне. Вернувшись после недолгой отлучки, нашел кран умывальника наглухо закрученным.
-Б... дь! – огорчался он. – Опять литовцы понаехали, экономисты сраные!
Нам, русским, ничего не жалко, у нас всего много.
  ... Вильнюс не большой город. Человек, снимающий соседнюю комнату, говорит, что ''Вильнюс – не Москва. Вильнюс – скромнее''
    -Но русскому в Москве лучше, - возразил ему я.
    -Здесь тоже ничего. Школы только закрывают, а вообще не давят. Литовцы спокойней и умней латышей.
    -Тесно.
    -Уютно! Особенно в Старом городе. Если никто не помешает, можно расслабиться и  отдохнуть.
    Человек, который снимает соседнюю комнату – местный русский. Он любит читать и выпивать. Иногда к нему приходит миловидная девушка. Недавно он предложил мне покурить травы и спросил, пробовал ли я. Я сказал, что не пробовал и согласился. Он набрал номер и сказал в трубку:
    -Инга?.. Доброго денёчка!.. Это Андрей. Я немного простудился, вы не могли бы приехать?.. Да,.. да... Жду.
  Приехала женщина; в тёмных очках, длинном пальто и красном шарфе. Таких женщин я видел в советском журнале «Работница» - одетых подчеркнуто не по-русски, не по-трудовому. Она отдала спичечный коробок и взяла деньги.
    -Амфик есть, не хотите? Хороший.
    -Не-е, амфика нам не надо, что мы – наркоманы что ли?
    -Ты, Андрюша, за себя отвечай, а не за других. Человек из Москвы приехал, сам решит. А?
    Я сказал, что не хочу амфика.
    -Слушайте, может вам девочек привезти?
    -Спасибо, Инга, мы и так посидим. Не надо.
  После её ухода мы покурили. Мне стало плохо, и я захотел вызвать скорую.
    -Ты что, ох... ел? На учёт поставят! – сказал Андрей.
    Потом меня тошнило, а он, сияя от наркотического счастья, смотрел и смеялся.
  -Да-а, тебе точно в наркологический надо. Хи-хи-хи... Могу вызвать, но сотню придётся им скинуть.
  -Сто литов?
  -Сто-о! Хи-хи-хи...
  -А это сколько?
  -Ну-у,.. бутылок шесть.
  -Тогда не надо.
  -Водку любишь?.. Да?.. Или травка лучше? Хи-хи-хи...
  -Уа-а-а!               
  -Хи-хи-хи...
... Андрей работает вахтером в Русском драмтеатре. Ему мало платят, и он говорит, что приходится крутиться. ''А то убежит от меня моя Саша''. У его Саши высокий лоб и аккуратный ротик. Он говорит, что она:
  -Еврейка. Волосы только светлые, а так еврейка. Временно смогла даже и меня убедить в том, что еврей. Против богоизбранных ничего не имею, но какой же я еврей! Это с моей-то пастушьей рожей!
  -Ты антисемит? – спросил я.
  -Ну нет, вообще-то.
  -Тогда почему так говоришь?
  -Люблю.
  -А она тебя?
  -Говорит, что тоже.
  -Тогда и не говори так.
  -Ладно не буду... А ты, смотрю, тоже не славянин.
  -Прадед татарином был.
  -То-то, смотрю, ноги кривые... Ладно, не обижайся. Татарин это ещё ничего, лучше, чем еврей. Но есть, конечно, и евреи хорошие.
  -Есть.
  -Но мало, большинство – дельцы. Либо в СМИ, либо дельцы.
  -Любой хотел бы.
  -Ну, извини. Например, я – копил бы, но и с пользой для общего дела. Так сказать, для отечества. А эти тянут тянут – и всё себе, или в заграницу.
  -Так говорят антисемиты.
  -Но есть, конечно, и ничего люди.
  -Есть и ничего. Особенно еврейки...
  -Хы-хы!.. Ты не забывай, что Вильно – это не только польский и русский город, но и еврейский. До больших чисток, конечно. На старых зданиях еще и следы остались – названия бывших мастерских и лавочек. Шестиконечные звезды даже есть. 
  -Не видел.
  -Не туда смотрел, значит. Еврейская Вильна, друг мой ситный, это... это, так сказать, восторг туристов и художников,  - Андрей деланно сощурился, будто что-то вспоминая. ... -Это материальные оазисы истории. Она прячется сегодня за фасадами нежно изукрашенных зданий. Это погибающие или уже погибшие старые домишки, скрытые за низкими, загаженными ночными прохожими, арками. Там слепленные малоэтажные постройки, с обсыпающейся штукатуркой. Торчащие из стен, разбухшие от влаги и времени, доски. Прямоугольные дворики – конечно, вонь и нечистота. Во двориках кривые дерева. На балконах – мягкие герани. Все покосившееся. Трещины и осколки. Окна в домах этих неширокие и глубокие, соединенные, как и полагается, бельевыми веревками. На веревках сохнут наволочки, детские колготки и семейки. Из-под черепичных крыш – водосточные латаные трубы. Почти в каждом закоулке свой заправила – распушенный и одуревший от сонливости кот. ... Вот, такая вот справочка тебе.
  -Красиво рассказываешь. Трущобы...
  -Ну почему. У стен – издавна обсиженные лавочки, на них пенсионеры, соединяющие округлость своих рук с округлостью колен и живота. Сидят себе, на что-нибудь уживчиво опираются. Такие, знаешь, нерезвые ироничные мудрецы.
  -Литовцы?
  -Не только. И русские есть, и поляки. ... А под ножками – живая черная земля,... по которой когда-то и ходили евреи. На которых, кстати, они или их родители и стучали. Чтобы дома занять.
  -Но не все же!
  -Не все. Но есть. Сегодня и живут в них. Каждый сам за себя. Не то, что евреи - и помогают друг другу, и о культуре своей думают. Реальная диаспора. А почему?
  -Почему?
  -А потому что между собой не кусаются и договориться умеют. Это тебе не местные князьки русские. 40 обществ – ты только вдумайся! 40 обществ! Ох... ть можно! И ни один не уступит другому. Лучше отдельно, сам по себе. Русь доивановская! А Москва ваша бабки шлет, а учета никакого. Свои ведут ваш учет.
  -Хм!  ... А скажи, Саша – местная?..
  -Да нет, приезжая - из Латвии убежала.
  ... Саша – его девушка. Она соблазнительна. Андрей сказал, что в ней есть душа. Я видел, как она однажды пришла, улыбнулась мне и, закрыв за собой дверь его комнаты, разрыдалась. Позже она показалась опять. С улыбкой попрощалась со мной и вышла. Глаза были красными. Андрей сказал, что ей не дают гражданства, что она из семьи военных, что отец, возможно, сотрудничал с ''КГБ'', что она хочет учиться в Вильнюсском университете, а денег нет. Я сказал ему, что про это можно написать в газету. И про это и вообще про всю мою командировку в этом городе. Андрей согласился и спросил:
  -А про травку тоже написал бы?
  -Не знаю.
  -Можно. Сейчас модно про всякое говно писать.
  -Напишу, - шутливо сказал я.
  -Не пиши только, у кого брали.
  -Не буду.
... На прошлой неделе, когда я стоял под ржавой водой литовского душа, к нам кто-то позвонил. Андрей открыл дверь, что-то сказал и тут же захлопнул. Позже я вышел и спросил:
  -Кто приходил?
  -А сосед наш – живёт над нами – лука, сволочь, захотел.
  -Сволочь?
  -Семейный тиран. Жену и дочку душит. Ты их видел?
  -Не знаю.
  -Ви-идел. Ходят всегда вдвоём, болонку свою по вечерам выкатывают. Молчат всё время.
  -Это ещё не повод...
  -Одним прекрасным днём он, одетый в чёрный плащ и длинный бутафорский колпак, выскочил на лестничную клетку. Там стояли дети, чужие. Одна из них болела эпилепсией, её тут же удар хватил. Но этот куклуксклановец  переступил через неё и, схватив старшего, наотмашь ударил прутом, который прихватил с собой для этого дела. Дети подняли рёв на весь подъезд. Я вышел, быстро поднялся, но этот скот уже запирал за собой двери. Сбежались родители. Начали звонить – не открывал. Я подошёл к дверям и замолотил кулаком. Он отпер, но на цепочке. Залепетал, что их дети портят его дочку, извинился, тем всё и кончилось... А сегодня приходит – луковицу ему дай! ... Дал бы я тебе 9-миллиметровую луковицу!
  -Думаешь дома он тоже... 
  -Да ясен хрен! Их же квартира над нами. Я же всё слышу. И что самое интересное – никаких скандалов. Разрозненные восклицания, потом быстрые шаги, ясно - по направлению к ней, потом тихая возня, прерываемая её плачем. Как он её уничтожает – загадка. Думаю, какое нибудь особо извращённое насилие.
  -Она не заявляла?
  -А хрен её знает! Боится. А может, нравится. Бывают такие дуры, влюбленные в своих тиранов.
Когда я пошёл одеваться, он спросил:
  -Уходишь?
  -В гости пригласили.
  -Кто?
  -Сотрудник. Некий Эвальдас. Говорил, что его бабушка долго жила в России.
  -Не в Сибири часом? А то отец народов многим помог пожить в России.
  -Не знаю.
  -Сходи, сходи – только не напивайся. Хы - хы
  -Он не пьёт.
  -Совсем?
  -Совсем.
  -Тогда ерунда твои гости!.. Ладно, не обижайся – шучу. Допоздна не сиди там, вернись пораньше.
  ... В гостях меня угощали цеппелинами. Эвальдаса жена – полька. Он шутил, она смеялась, а я ел цеппелины. Они мне показывали фотографии, потом – настенную картину, которая им досталась от дедушки. Уговаривали остаться на ночь. Я, побоявшись дурных снов, сказал, что лучше в другой раз. По выходе из их дома, увидел рекламный стенд, на котором были волны, и в них улыбающийся человек, плавающий на спинке.
    Я опоздал на последний троллейбус. Читал расписание на остановке, когда рядом остановилась серебристая “Audi”.
  -Доброй ночи, Москва! - раздалось оттуда. – Садитесь, подвезу.
  Я узнал голос Инги и сел в машину. Мы услышали странные крики. К машине неестественно бежали два парня. В одинаковых чёрных пальто. На спинах у обоих висели одинаковые рюкзаки. К нагрудным карманам были пристёгнуты таблички с фотографиями. 
  -Такси? – спросил один из подбежавших.
  -Sit down, please! - сказала им Инга.
Они сели, и мы поехали.
  -Не страшно по городу гулять в такое время? – спросила у меня Инга.
  -Не страшно.
  -А вот таких, - указала она на запыхавшихся, - бояться не помешает.
  Те молчали и вдумчиво слушали.
  -Эй, ловцы человеков, что молчите? – обратилась она к ним.
  -Здравствуйте! – с акцентом сказал один из них. -Хотите знать ваша судьба? – тут же добавил он.
  -Очень! Сегодня по гороскопу мне предначертано встретить двух иностранцев, одному из которых суждено отравиться кипячёной водой, - быстро проговорила Инга.
  Они не поняли и весело переглянулись.
  -Атравитша? - переспросил тот же.
  -Ага. 
  Когда мы проезжали мимо одной из многоэтажек, они дали понять, что хотят выйти.
  -Five dollars! – сказала им Инга.
  Они открыли дверь.
  -Эй! Five dollars! 
  Они переглянулись, заплатили, и сунули мне в руки какую-то книгу.
  -Атравитша! – определила подарок Инга.
Когда мы доехали до моего района, Инга отдала мне их деньги.
  -Возьмите, возьмите! Сладкого себе с Андреем купите.
... Дома я застал Андрея с Сашей. Они сидели на кухне. На столе стояла недопитая бутылка водки. Меня пригласили.
  ... -Душевно они с нами, - продолжал Андрей, начатый до меня разговор.
  -Душевно? Кто душевно? Власть? – спрашивала Саша.
  -Но о народе начали думать.
  -Свой народ они видят только по телевизору. А мы для них вообще не существуем, за новой границей. Они говорят – не нравится – переезжайте! Но, простите, куда я поеду? В Кай город? Гусей пасти? Ведь в Москве никого, ни одного родного человека!
  -Но всё-таки...
  -Андрей, это не Запад, это Россия! Там народ всегда в оппозиции! Продажная милиция, и армия гоголевских чиновников.
  -Не собираюсь с тобой спорить, можешь бежать на свой Запад.
  -Если бы ты только пожил там несколько лет, Россия показалась бы тебе кошмаром.
  -Да! И уедешь, и заживёшь там. Красивый домик, гладкие газоны, йогурт на завтрак. А я, извини, не хочу. Я молодой ещё. А здесь...
  -Что здесь?! Забыл, что они пишут в своих ''русских'' учебниках? Тебе нравится? А мне нет. Мне надоело. Эти попрошайки, эти переполненные троллейбусы, эти жирные морды в иномарках.
  -Андрей, - опомнился я, - Инга 5 долларов нам подарила. Сказала – на сладости.
  -Не понял, а где это она подарила?
  -Подвезла меня. На остановке подобрала. Меня и двоих американцев. С них и взяла, за проезд.
  -Да ты что? И нам отдала? Вот где молодец тетка! Видишь, Сашуля? А ты уехать хочешь! Поверь – там не дадут тебе 5 баксов на водку!
  -Андрей, я тебя прошу, лучше поесть себе купи!
  -Не говори, женщина! Султан хочет. «Черный во-орон, что ж ты кру-ужишь... – На Запад! На Западе, дорогая, одни Доренки.
  -Литва – не Россия!
  -Но близко!
  -Правильно! – заметил я.
  -Патриотизм, да? А вам не кажется, что от него кухней пахнет? – сказала нам Саша.
  Андрей всем налил, мы выпили и закусили размякшей в масле селёдкой.
  -''Здесь я не нужна, там я невозможна'', - сказал я.
  -Цветаева? Или Ахматова? – спросила Саша.
  -Кажется, - расплывчато ответил я.
  -А что, впору им позавидовать, - заметил Андрей. – У них оставалось прошлое, родина, в которую могли вернуться и умереть. Красивая смерть, между прочим... А у нас, так сказать, нет прошлого. Мы дети оккупантов. А для России тоже чужие, говорим с акцентом. Для России мы все латыши. Они не различают даже – литовцы, латыши, эстонцы – акцент балтийский – значит, латыши.
  Я посмотрел на Сашу и увидел в её глазах слёзы.
  -Андрей, я хочу домой, - тихо сказала она.
  -Ну, пойдём, пойдём. Провожу тебя.
  Андрей взял у меня 5 долларов. Они оделись и вышли.
  Я включил радио – по-литовски пели что-то о сексе.
  ... -Так и дрыхнешь, сидя? – разбудил он меня, вернувшись. – Не спи – бухать будем!
  -Я не буду, спать хочу.
  -Спать – не ср.., можно подождать. Проснись, царевич – в сбруях кони! Спать он хочет!
  Он меня растормошил, и мы продолжили.
  -Как тебе моя Саша? – опустив выпитую ёмкую рюмку, спросил Андрей.
  -С характером.
  -А что ты думал! Отец офицер, а дед полковник! Это тебе не какие-нибудь «лесные братья», это бойцы советской армии! Так сказать, оплот русского отечества!.. Умники, х... вы! Такую империю развалили!
  -Империя питалась своим телом. Людей жалко.
  -А сегодняшних не жалко?! Сотни тысяч своих кинули. Разумней надо было! А то всё отдали! Всем услужили - и хохлам и казахам!.. И что за страна такая, что за власти - все против своей нации!.. Вот честное слово – только хватай и ставь к стенке.
  -После 17-го уже поставили...
  -Не тех ставили.
  -Ты думаешь - власть виновата? Народ и расстреливал... И сегодня стреляли бы, и доносили бы и стреляли. В политике не смыслят, на выборы не ходят, а все - дай, принеси и в рот положи.
  -Народец сонный, ничего не скажешь...
  Андрей налил. Мы выпили.
  ... -А с Сашей ты знаком...
  -Хочешь расспросить? – не дал мне договорить Андрей. – А ты знаешь, что находишься в государстве, где блюдут закон о приватности. Приватность превыше всего! Приватность и толерантность.
  -Прива-атность! Тоже мне цаца!
  -Молодец! - с улыбкой сказал он.
  Затем перенёс на хлеб ленточку селёдки, положил в рот и, жуя, сказал:
  -Я познакомился с ней в вечерней школе. Вырвал из лап учителя по физике. Был там у нас один маньяк. Путал девочек своей насмешливой медлительностью. Дочки представителей фабрично-заводских династий – так те сами шли на заклание. Я и не смотрел даже. Но заметил – к Саше начал подбираться, хитро сопя в свою рыжую бороду. Сказал про себя – хрен ты её получишь!
  -А он их всех...
  -Куда?! Ты что? Никакого физиса. Он питался эфирным развратом. Максимум – несколько случайных прикасаний. Так сказать - контакт на расстоянии. Он их имел взглядом. Как домашний кот, которого всю жизнь кормили молочными фабрикатами. А киска втайне жаждал душить и жрать тёплых мышей. Так что... Так выпьем за постные закуски!
  -Изволь!..
... -Так я и увёл Сашу.
  -Он отреагировал?
  -Никак. Побоялся признаться. Но экзамен сдавать я у него не рискнул, чем чёрт не шутит!
  -Правильно.   
  -Как ты думаешь – она любит меня?
  -Скорее да, чем нет.
  -Вот, например, я её – да. Я её любил бы даже - лишись она одного уха. Я даже хотел бы.
  -Чего?
  -Ну, чтобы она была с дефектом. Тогда бы точно никуда от меня не делась.
  -Можешь сказать ей об этом – такие вещи женщинам приятны.
  -Уже сказал.
  -А она что?
  -В ад послала.
  -А ты что?
  -Сказал, что подумаю.
  -А боишься ада? – хмельно сощурившись, спросил я.
  -Боюсь, как бы моя теперешняя конура не стала моим ''Англетером''. Согласись – смерть очень неприятна.
  -Если вдруг сделаешь это – стучи ногами в стену. Я услышу, возникну и вытащу тебя из петли.
  -Это будет красивым жестом.
  Мы говорили и пили ещё. Глубокой ночью я поцеловал Андрея в голову и ''пошёл'' к себе. Потом спал и не видел снов. ... Встал я поздним утром, принял душ. На улице было пасмурно, по краю рва ходили собачники в капюшонах. А потом я немного оглох от появившегося насморка. Но пришла тётя Галя.
  Её было много. На ней волосы красного цвета, а во рту и на пальцах золото. За то, что она складывала губы трубочкой, Андрей назвал её Пушкой. Она сдавала нам комнаты и жила напротив. К ней иногда приходил молодой мужчина. Его туфли и волосы блестели. Он ходил осторожно.
  Но пришла тётя Галя и увидела на кухне бутылки из-под водки. Усмехнулась и спросила:
  -Уже пьёте вместе? Или это Андрюшка со своей всё выпил?
  -Она хорошая девушка.
  -Хорошая, а водку потягивает! А не потягивает, так ширяется.
  -И откуда вы слова такие знаете?
  -Знаю, не в Израиле живу. Снимали тут одни квартиру, до вас, – всего насмотрелась и наслушалась. Но платили. И серьгами, и цепочками, и часиками.
  -Крадеными?
  -А мне какое дело? Воровать тоже надо уметь. А если у власти – это вообще не воровство, а божья справедливость. Вот раз, помню, зубы принесли – так не взяла. Нашли ведьму киевскую! Тащат, а башкой своей не думают! Кто взял бы у меня потом зубы эти!
  -Вы очень добры.
  -Добра-а! – согласилась она и опустила свои формы на табуретку. – Только какой толк с доброты этой? Народ такой пошёл – нитки не выдернешь! И привычки – чуть что – сразу в газетах своих писать!
  -Почему?
  -Про сына моего начирикали!
  -Это он к вам приходит – молодой такой?
  -Он, бедный.
  -А за что его так?
  -В том то и дело, что ни за что ни про что.
  ... -Ни за что, ни про что, суки замочили-и! - пропел из своей комнаты Андрей (он всё слышал).
  -Андрюшка, выселю, сопливец!
  -Так что же с сыном вашим? – спросил я.
  -Донос написали на Виталика моего.
  -Донос?
  -Доно-ос. 
  -Хм.
  -На такого человека! На ксендза! Ещё маленьким был, а уже не такой, как все. Так ножку умел поставить красиво! Самый умный мальчик в семье. А молился!
  -А за что его?
  -Кафушку сестре подарил.
  -Своё кафе?
  -Наше. Не в чулки же деньги складывать.
  -Как можно.
  -Вопросы!.. Богатство они нашли! Две квартиры и кафе. Всё богатство. Влезли! Поехала в газету ихнюю – не знала, и дать-то кому. Сидят, поросята – слова не вытянешь. Я конверт показала – они ржать сразу. Не люди, а звери настоящие.
  -Хм.
  -До главного ихнего дошла, авторучку золотую купила, ''Метаксы'' бутылку большую – взя-ял! И главного нашла, и журналиста того, который написал. Фамилия ещё такая – Незрячий... Ну, Незрячий! С деньгами и не суйся – пошлёт на три буквы. Думали – всё, мальчикам платить придётся. Счастье, люди  подсказали – конюшню свою имеет. Через это и спаслись только. Виталик позвонил одному другу хорошему - привезли. Кони-ик – смола! Могла бы – сама прокатилась.
  -Дорого?
  -Сколько стоил – захочу, не забуду. Так ещё не всё-ё! С судьёй как намучалась! Два раза к ней ездила – так взять боялась. Вот так, и квартиры пришлось продать. Осталась дача одна на Зелёных озёрах.
  -А как служба? Попросили?
  -Ну ты ещё накаркай! Слу-ужит... Что ты всё кашляешь? Простудился что ли?
  -Немного.
  -Немно-ого! В Ленинграде мальчик от гриппа умер, в новостях показывали. Вот так, и спида не надо. Чем лечишься?
  -Временем.
  -Временем! Мёдом надо, дурик!
  -Я вам не дурик.
  -Все вы мне дурики. Потому что мозги детские.
  Она встала и двинулась к Андрею.
  -Ну что, профессор, всё пьёшь, а потом книжки свои читаешь? Когда богатым станешь? А? – донеслось оттуда.
  -Моим стихам, как драгоценным винам, настанет свой черёд! – с пафосом процитировал Андрей.
  -Во, блядь, где придурок сидит! - не зло сказала она.  - Всем придуркам придурок. Король придурков. Чем детей своих кормить будешь, профессор? Ты, Андрюшка, думаешь, главное в жизни – все книжки прочитать?.. Что-о? С кого смеёшься? С себя и смеёшься. Выучился бы лучше на политика – зажил бы человеком. А то кто за тебя пойдёт такого?
  -Саша пойдёт.
  -Са-аша! Нужен ты ей. По гороскопу только и совпадаете, потому только и ходит к тебе.
  Тётя Галя получила деньги за комнаты, и, вздохнув, ушла. Но через три минуты вернулась - принесла мне баночку мёда.
  -На вот!
  -Спасибо!
  -Лечись, а то ещё всех нас тут перезаразишь.
  -Низкий вам поклон!
  -Не кривляйся.
  -До свидания!
  -Дасвиданя, дасвиданя!
Я запер за ней дверь и спросил у Андрея:
  -Она одна живёт?
  -Одна. Муж давно ушёл от них. Пил.
  -Сам ушёл?
  -Рассказывала, что сам. Но могла и соврать... Они его от алкоголя хотели отучить. Она и племянница. А племянница – там дура та ещё!
  -Почему?
  -Фанатка гороскопов и разных целителей. Посоветовала Пушке собачью кровь в вино добавить, перемешать и дать мужу выпить. ''Самый умный мальчик в семье'' подслушал и рассказал всё папе. А папа - не дурак, виду не подал, взял да и выпил при них. Эти целители уселись у стола и стали ждать чуда. Он задумчиво пил пил, потом заныл, заскулил, завыл, упал на четвереньки, дико залаял и укусил племянницу за ногу. Та в крик, Пушка в обморок, а он - из дома. Может, так и свалил от них, на четвереньках, с чемоданом в зубах. Хы-хы..
  Вечером того дня я сидел на кухне и читал ''божье слово'', подаренное иностранцами. Вошёл Андрей.
  -Что за чтиво?
  -Американцы, которых Инга подвезла, всунули. Хочешь почитать?
  -Хорошо знаком с этими псалмами.
  -Не понимаю, чем они народ так дурят. Все знают – и все равно попадаются. Даже не верится.
  -Мне тоже не верилось, пока брата двоюродного не заарканили.
  -Серьёзно?
  -Куда уж серьёзней. По сегодняшний день от них бегает. Не подумай только, что он недоделок или дурачок какой нибудь. Школу с отличием окончил, борьбой занимался, на соревнования за границу ездил.
  -Как попался?
  -В Москву уехал социологию изучать. Там и ''просветили''.
  -Секта?
  -''Церковь Христа''. Сегодня, наверно, уже по-другому себя называют.
  -И чем они его зацепили? Гипноз?
  -Они его, не поверишь, окружили уютом и вниманием. Весь секрет. Безотказно – любовь и внимание.
  -Сам сбежал?
  -Хотелось бы! Пришлось ехать, забирать его оттуда.
  -А как вы узнали?
  -Звонить домой перестал. Позвонили сокурсники, сказали, что ''милиционер привез из Можайска вашего Серёжу, и он в университет не ходит''. Как он оказался в Можайске - по сегодняшний день не знаем. Сразу же выехали, нашли и привезли его в Вильнюс. Мать просто не могла разбудить его: и ''Серёжа'' и ''Серёженька'' и ''Ну что ты? Ну что с тобой? Это же я, мама твоя! Ну посмотри на меня''. И плакала, и обнимала, и целовала – сидел и смотрел как баран. Я уже и музыку его любимую включал, фотки показывал – никаких эмоций. '’Помнишь ты хоть что нибудь? ”  “Помню’’ -говорит, и дальше сидит молча. Мать не нашла в привезённых вещах свитер подаренный. Спросили. Ответил, что подарил какому-то дальнобойщику. Сказал: ''Ему было холоднo''. Кстати, с можайского вокзала и привезла его милиция. Они его на лавочке подобрали. Сидел, смотрел на поезда и никому ничего не мог объяснить. Он забыл, зачем туда приехал. Не прошло и недели – они его и здесь нашли. Стали звонить и требовать, чтобы вернули. Я раз послал на х..., а они в ответ: ''Вы ничего не знаете! Серёжу надо восстанавливать''. Родители недооценили всей серьёзности. Спустя время с Серёжкой приступ случился.
  -Какой приступ?
  -Сам не знаю, какой. Вышел из ванной и ни с того ни с сего сел на пол. Поднять не могли, вызвали скорую. Два месяца в больнице продержали; психолог, процедуры, ну и так далее. Мать каждый день в церковь ходила. Не знали, чем и кончится.
  -И что?
  -Выжил, конечно, куда он денется!
  -И что сегодня?
  -В Сочи к тётке отвезли, чтобы эти суки не нашли... Вот про какие вещи надо писать сегодня! А то всё одни сказки про алхимиков... Я эту одиссею Пушке рассказал – посинела вся от злости. Выпила лекарств и отматюгала меня за то, что рассказал ей такое.
  Я попил невкусного чая, выбросил сектантскую ''библию'' и пошел спать.
... Позавчера была суббота. Утром к Андрею зашла Саша, и они пошли в, приехавший из Питера, ''Музей восковых фигур''. Потом пришла тётя Галя. Я смотрел ''В мире животных''. Не выключив телевизора,  вышел к ней.
  -Ну, здорова, панок!
  -Здравствуйте!
Проходя мимо пустой комнаты Андрея, она спросила:
  -А где этот святотерпец?
  -В музей с Сашей пошёл.
  -В музе-ей! Целыми днями овсянку ест, а по субботам в музей ходит.
  -Она взяла табурет и, взобравшись на него, начала снимать с антресолей какие-то баночки.
  -Что ищете?
  -А ложку для обуви. Валялась тут где-то,.. такая отличная ложечка,.. длинная, железная.
  Кто-то позвонил в дверь.
  -О! Музейщик вернулся.
  Я пошёл и открыл. За порогом стояли те двое, которые в Ингиной машине подарили мне ''книгу''. Они сразу опознали меня и оживились. Я пригласил их в дом.
  -... О, нашла всё-таки! – раздалось из кухни. – Я уже, Андрюшка, подумала, что ты стащил и пропил мою ложку.
  -Тетё Галя, это не Андрей. Это сектанты пришли.
  -Кто пришли?
  -Сектанты!
  -Какие? К кому? – слышно было, как она ставит на место табуретку.
  -К Андрею, наверно. Сначала к брату его приходили, а сейчас к нему, по его душу.
  Услышав быстрые тяжёлые шаги, я предусмотрительно отошёл в сторону. Она выкатилась из коридора и сразу пошла на них.
  -Ах вы черти! – тихо сказала она и тут же залепила ближайшему по щеке «жилезной» ложкой.
  -Почему здесь не можно?! –вытаращив глаза, закричал он. – Мы говорим, почему не можно?!
  Другой нервно дёргал ручку неоткрывающейся двери (я не успел их предупредить, что дверь захлопывается на замок).
  ... -Я те щас дам ''можно''! –не утихала тётя Пушка. – Мало вам Серёжки? За брата принялись? А вот я вам! – она уже утаптывала их обоих...
  Они не могли выйти, пока тётя Галя не устала. Наконец, выскочив вон, крайний приостановился и выкрикнул английское ругательство. Тётя Пушка запустила в него своей ложкой и попала - рассекла ему ухо. Американец взвизгнул и, перепрыгивая через ступеньки, ускакал восвояси. Я подал ей улетевшую ложку. Она обтёрла ее о порог и спокойно сказала:
  -Пойду ''Валокордина'' выпью.
    В это время Дроздов удачно проговорил: ''... тюленями на мелководье, сытые касатки уходят в свои глубины''.
    ... Вчера я от них уехал. Прощаясь со мной, тётя Галя прослезилась и подарила на память перстень - ''фальшивый, но не красит''. Я безотказно принял. Меня провожали Андрей с Сашей. На вокзале мы зашли в кафе. Взяли вина, литовскую шоколадку и промасленных пончиков. Полупустой зал протирала косолапая женщина. Мы говорили о погоде. Прощаясь, я обнял Андрея и поцеловал косточки Сашиной руки.
  Накаченные мальчики, с которыми я оказался в одном купе, всю дорогу веселили меня своими копытными шутками.
Завидев в окна вагона столицу, я сказал про себя:
  -Здравствуй, Первопрестольная!   

                                                                                                                                                                                      2003. 11. 10