Оставалось 1018 дней (часть 3/3)

Айзинг молча стоял и смотрел на внезапно застывшего русского подростка с автоматом, а тот – на него.
    Вернер неожиданно почувствовал, как винтовка начала скользить: его ладони вспотели. И стало холодно спине, точно гимнастерка сама по себе пропитывалась водой и липла к телу.
    Этот подросток только что выстрелил в Юнгмана. Он, Айзинг, остался один, ему уже ничто не поможет. Рассчитывать можно только на себя. Вдруг русский и его захочет убить?
    Но за что? Вернер ведь никогда ничего плохого не делал, никогда даже не дрался, примерно вел себя в школе, в армии совсем недавно, ни в каких акциях не участвовал, даже не хотел стрелять в того парня… За что?
    Может, медленно положить винтовку и поднять руки? Если сдаться, не убьет. Но, посмотрев в глаза противнику, Айзинг понял, что не получится. Все, о чем сейчас думает подросток – как бы побыстрее вскинуть автомат и дать очередь. Только с винтовкой в руках еще можно защититься. Но это ведь значит, что придется его убить. А убивать Вернер не хотел и не мог.
    Внезапно подросток решился. Автомат подпрыгнул вверх и уставился прямо в грудь Айзингу.
    У Вернера в животе что-то оборвалось. Он поднял винтовку, весь содрогнулся, зажмурился, боясь выстрела, и двинул указательным пальцем.
    Выстрел ударил по ушам. Приклад толкнул в плечо, запахло пороховым дымом. Айзинг постоял несколько секунд и только потом открыл глаза.
    Подросток лежал на спине, головой к нему – очевидно, повернулся, когда падал. Автомат лежал под правой рукой, а на груди быстро набухало кровавое пятно.
    Айзинг выронил винтовку и сел. Схватился за голову и горестно закачал ею.
    Так он просидел несколько минут. Потом застыл, убрал руки и медленно обвел взглядом четыре тела, лежавшие перед ним. И среди этих тел увидел Юнгмана и Хельда.
    Пусть он не слишком их любил, но ведь это были его сослуживцы, с которыми
он разговаривал еще несколько минут назад. И вот они убиты.
    Айзинг поднялся и растерянно заковылял вперед. Опустился на колени перед Юнгманом.
    - Андреас… Андреас!
    Тот не отвечал. Айзинг поднялся и прошел к другому телу.
    - Хельд… Хельд… - затряс он его за плечи. – Матиас… Ответь!

    А-а-а-а-ай… Лешка даже не знал, что бывает так больно. И так плохо. При каждом вдохе или выдохе тело протыкали тысячи длинных иголок, исходивших откуда-то из-под левой лопатки. Там, наверное, застряла пуля. Голова плыла. Своего тела Лешка тоже почти не чувствовал, все словно онемело.
    А-а-а… Неужели его убили? Да, убили. Совсем убили. Помрет он, похоже на то. Даже и надеяться на лучшее не надо. Вот мать, наверное, плакать будет…
    Да как же это – убили? Как можно? Нет! Только не меня, только не меня… Меня они не могут! Хотя, что это я… Могут, еще как могут. Даже уже смогли… Но я ведь не хочу! Может, это все сон? Может, я до сих пор не проснулся? Надо проснуться. Надо, потому что сон этот уже слишком страшный…
    Нет. Кого ты обманываешь, Лешка? Не сон это. Ты сейчас действительно помираешь. И вон немец, что в тебя выстрелил, мимо прошел – как в тумане… А куда он теперь пропал? Не пропал – вон, наклонился над товарищем своим. На колени встал…
    А это что подо мной лежит? Автомат? Он самый – выпал из рук, когда я падал…
    Автомат… И немец. Автомат… И немец…
    Может, не надо? Пусть уходит. Ты уже помираешь, тебе теперь и автомата не поднять. А он пусть уходит – победил…
    Не-ет… Не уйдет…
    Не надо. Ты ведь ему прямо в глаза смотрел. Худой, перепуганный, весь забитый какой-то… Он сейчас и так полумертвый. Зачем?
    Забитый-забитый, а как стрелять понадобилось, не бросил винтовку-то. Стрелять они все умеют. И стреляют. И вообще, он тоже их форму носит. С орлом и свастикой на груди да на шапке. Значит, такой же, как и все они. Как те, что парня расстрелять хотели. Как те, что Сеньку мотоциклом гоняли. Как те, что Обольцы сожгли…
    А в автомате-то патроны остались? Из него-то сейчас вон сколько стреляли…
    Разберемся…
    А руки-то уже почти не двигаются. Напрягись! Ну, ну… Вот, пошевелились. Вот автомат нащупали. Теперь бери его как следует и поднимай.
    Ох, тяжеленный… Ровно потяжелел с последнего раза. Хотя, конечно, нет. Это руки у меня ослабели. Тихо, тихо, не урони только – второй раз не поднимешь. Глаза уже пеленой застилает, даже немца не видно… Где? А, вот он… Берись покрепче, не води стволом. А-а, как же плохо-то…

    Вернер Айзинг не услышал выстрелов. Он только почувствовал, как что-то несколько раз сильно ударило в спину, как вдруг стало очень тяжело дышать и как ни с того ни с сего ослабели руки и ноги.
    «Выстрелили? Да, точно… Но кто? Всех же убило… Партизаны пришли, что ли? А-а-а…»
    И Айзинг упал.
    Автомат медленно выскользнул из Лешкиных рук и лег на землю. Глаза Лешки словно бы потеряли опору и поплыли по голубому-голубому небу.

    До нашей победы оставалось 1018 дней.