Мое безумие выводит
меня на прогулку.
Улица извивается,
опускается вниз
или устремляется вверх.
Ее письмена твердят,
что все напрасно.
Мои глаза остановились на месте,
где лежал самоубийца.
Я вижу его, а другие
проходят мимо него.
Сгусток отчаяния еще висит в воздухе,
где расстались влюбленные.
А вчерашняя драка двух уличных девок
заставила меня улыбнуться.
Деловые люди спешат, размахивая газетами,
женщины густо накрашенные курят на ходу.
Звонят мобильные телефоны,
люди углубляются в мир Лос-Анжелеса:
я вижу, как дымится набережная
и летят лифты небоскребов.
Этажа не хватает до встречи с ангелом –
он мне плутовато улыбается.
Вижу, как в витринах раскладывают фигурки Христов,
восседающих на осле.
Десятки Христов готовы отправиться в путешествие,
один, совсем рядом от меня,
трясется по каменной мостовой, его осел
возбужденно пялится на паркующуюся машину.
Христос радостен и добр.
Я захожу в кафе: люди наскоро
проглатывают кофе и булки.
Я сижу с ними и слышу их желания.
Я прочитываю кардиограмму дня,
озабоченный состоянием аритмии.
В углу стеснительный юноша
поглядывает на двух девушек,
уходя я случайно прочитываю
запись в его блокноте по-испански:
Самая печальная радость – быть поэтом…
Грустный Федерико,
я спускаюсь вместе с ним и охранниками
к источнику
и уже не слышу выстрелов,
и не вижу как из нас течет кровь,
я слушаю его голос
читающий стихи,
выученные с детства наизусть.